27 января Иосиф Бродский позвонил Михаилу Барышникову и поздравил его с днём рождения. 28 января Бродский умер. Я очень люблю балет (оперы наводят на меня тоску и сон). Нежинский, Нуреев - боги, но Барышников - супербог, да ещё живой в придачу. Я обожаю его как институтка преподавателя. Моя самая главная мечта, купить билеты на его спектакль "Бродский/Барышников", хотя, не уверенна, что он так называется. Кроме того, что он потрясающий танцор и прекрасный актёр, он ещё и цельный человек. всё тоже самое я могу написать о Бродском. Я очень люблю поэзию и, кажется, неплохо в ней разбираюсь. Я никогда не скажу, что Маяковский лучше Есенина, хотя Маяковский бередит мою душу, а Есенин не трогает, или что Ахматова несравненно талантливее Цветаевой, потому что понимаю, что талант не обязан нравится всем. Но если другие любимые поэты попадают или нет в унисон с моим настроением, любое стихотворение Бродского для меня всегда вовремя. Его стихи для меня воплощение гармонии слова и чувства, и, конечно, честности. Первый раз я читала его стихи в затрёпанном самиздатовском печатанье в 17 лет. Потрясение помню до сих пор.

 так он писал в 17 лет:

Иосиф Бродский -Прощай
Прощай,
позабудь
и не обессудь.
А письма сожги,
как мост.
Да будет мужественным
твой путь,
да будет он прям
и прост.
Да будет во мгле
для тебя гореть
звездная мишура,
да будет надежда
ладони греть
у твоего костра.
Да будут метели,
снега, дожди
и бешеный рев огня,
да будет удач у тебя впереди
больше, чем у меня.
Да будет могуч и прекрасен
бой,
гремящий в твоей груди.
Я счастлив за тех,
которым с тобой,
может быть,
по пути.
1957

в 18 лет
Иосиф Бродский - Пилигримы
"Мои мечты и чувства в сотый раз
Идут к тебе дорогой пилигримов"
В. Шекспир
Мимо ристалищ, капищ,
мимо храмов и баров,
мимо шикарных кладбищ,
мимо больших базаров,
мира и горя мимо,
мимо Мекки и Рима,
синим солнцем палимы,
идут по земле пилигримы.
Увечны они, горбаты,
голодны, полуодеты,
глаза их полны заката,
сердца их полны рассвета.
За ними поют пустыни,
вспыхивают зарницы,
звезды горят над ними,
и хрипло кричат им птицы:
что мир останется прежним,
да, останется прежним,
ослепительно снежным,
и сомнительно нежным,
мир останется лживым,
мир останется вечным,
может быть, постижимым,
но все-таки бесконечным.
И, значит, не будет толка
от веры в себя да в Бога.
...И, значит, остались только
иллюзия и дорога.
И быть над землей закатам,
и быть над землей рассветам.
Удобрить ее солдатам.
Одобрить ее поэтам.
1958

в 28 лет
Подруга милая, кабак все тот же...
Подруга милая, кабак все тот же.
Все та же дрянь красуется на стенах,
все те же цены. Лучше ли вино?
Не думаю; не лучше и не хуже.
Прогресса нет. И хорошо, что нет.
Пилот почтовой линии, один,
как падший ангел, глушит водку. Скрипки
еще по старой памяти волнуют
мое воображение. В окне
маячат белые, как девство, крыши,
и колокол гудит. Уже темно.
Зачем лгала ты? И зачем мой слух
уже не отличает лжи от правды,
а требует каких-то новых слов,
неведомых тебе -- глухих, чужих,
но быть произнесенными могущих,
как прежде, только голосом твоим.
1968, Паланга

в 50 лет

Иосиф Бродский - Метель в Массачусетсе
Виктории Швейцер
Снег идет -- идет уж который день.
Так метет, хоть черный пиджак надень.
Городок замело. Не видать полей.
Так бело, что не может быть белей.
Или -- может: на то и часы идут.
Но минут в них меньше, чем снега тут.
По ночам темнота, что всегда была
непроглядна, и та, как постель, бела.
Набери, дружок, этой вещи в горсть,
чтоб прикинуть, сколько от Бога верст --
мол, не зря пейзаж весь январь молил
раз дошло насчет даровых белил.
Будто вдруг у земли, что и так бедна,
под конец оказалась всего одна
сторона лица, одна щека.
На нее и пошли всех невест шелка.
Сильный снег летит с ледяной крупой.
Знать, вовсю разгулялся лихой слепой.
И чего ни коснется он, то само
превращается на глазах в бельмо.
Хоть приемник включить, чтоб он песни пел.
А не то тишина и сама -- пробел.
А письмо писать -- вид бумаги пыл
остужает, как дверь, что прикрыть забыл.
И раздеться нельзя догола, чтоб лечь.
Не рубаха бела, а покатость плеч.
Из-за них, поди, и идут полки
на тебя в стекле, закатив белки.
Эх, метет, метет. Не гляди в окно.
Там подарка ждет милосердный, но
мускулистый брат, пеленая глушь
в полотнище цвета прощенных душ.
1990, South Hadley