Карантин

Это мои воспоминания, я жила в этой квартире в Рещиковом переулке. Мне было 5 лет, но я помню всё так отчётливо, как-будто это было вчера. Хотя я очень сочувствую тем, кто сейчас на карантине, я понимаю, что это самая эффективная мера спасти мир от эпидемии.
Немного больше чем 60 лет назад милый молодой человек, художник по профессии каким-то неведомым простому обывателю образом попал в Индию на экскурсию, или не на экскурсию, потому что бродил он по местам отнюдь не туристическим, рисовал нищету и боль и, несмотря на просьбу кого-то (Никто не знает, кого. Просто подошёл к нему однажды неприметный челoвек и вежливо на ломаном русском сказал, что его просят спрятать блокнот и карандаш в карман и до конца поездки из кармана не вынимать.) прекратить компрометирующие индийский народ этюды, не остановился. По приезде домой он немедленно поехал к своей любовнице, которой купил на все рупии, выданные советским обменным банком, украшения и ткани. Как раз на чемодан потянуло. Показал ей свой блокнот, она поохала, накрыла стол, потом, ну, ясно, что потом. А на утро он заболел. Мерзко так заболел со рвотой, болями в животе, слабостью, температурой. "Отравился колбасой", как-то мутно прозвучало в его голове. На такси он добрался до своей комнатушки, упал на кровать, и если бы не добрые и несколько любопытные соседи, умер бы от жажды. Но соседи по очереди заходили к больному Кукуретину с чашкой то хорошего свежего чая, то морса, а Зинка даже лимон притащила. Все ждали его рассказов, а он еле языком шевелил. Через два дня тётя Римма зашла в комнату и выбежала из неё, крестясь и задыхаясь, "Чума, холера, тиф!!!" сипела в раз севшим голосом обычно довольно громкая старушенция. Через час Кукуретина везли в Боткинскую больницу. В больнице его уже без сознания уложили в бокс инфекционного отделения, а вокруг столпились светила советской науки. Они с изумлением смотрели на красные язвы и боялись произнести диагноз. В конце концов профессор Теркель открыл рот и сказал: "Чёрная оспа, товарищи, слава богу, другие времена." На экстренном собрании решили срочно привить оспу всему медперсоналу больницы и рекомендовать освободить отделение на Соколиной горе для карантина всех, кто был с горе-художником в контакте. Ночью забрали всех соседей и привезли на Соколиную гору. Все соседи по дому и подъезду так привыкли к арестам среди ночи в не столь далёкие времена, что никто не обратил внимания на шум и плач во дворе. Правда, на утро приехали какие-то люди и сделали дезинфекцию не только в квартире, но и по всем лестничным клеткам. Воняло невообразимо, но спросить, что случилось, никто не решился. Каждый сверчок знал свой шесток. А в Боткинской больнице всё шло как положено. Кукуретин покрылся чёрными волдырями, профессор Теркель затемпературил, и был в тот же день уложен в соседний бокс. Ухаживала за ним хромая пожилая фельдшерица, которую он ценил и уважал как равного себе по знаниям и опыту. Через день умер Кукуретин. Теркель как-то быстро сдавал, может быть прививка была лишней. Потом затемпературила нянечка, её отправили болеть на Соколиную гору, где она умерла через несколько дней. С фельдшерицей дела обстояли странно. Она вообще была здоровущей тёткой, несмотря на крошечный рост и недоразвитую ногу. Она могла носиться по отделению 24 часа без отдыха и выглядеть как после выходного, и ещё, она никогда не болела, то есть, вообще никогда. К прививке она отнеслась скептически, если не сказать недоброжелательно, но отказаться не посмела. Прививка у неё не привилась. И хотя вторая прививка была противна всей прививочной логике, через сколько-то дней она получила вторую дозу. На этом даже её лошадиный организм сломался. А, может быть, она очень расстроилась смертью профессора. К вечеру у неё поднялась температура, и она немедленно была перевезена в барак на Соколиной горе. Дома её вечером никто не ждал, а утром она позвонила домой и резко сказала: "Вас всех, всю квартиру с соседями, сегодня вечером вывезут на Соколинку. Хотите выжить - держитесь вместе. У меня оспы нет, значит у вас тоже. Но доказать этим идиотам ничего на словах невозможно. Бог даст к вечеру температура упадёт, я чувствую себя намного лучше. Я советую немедленно купить портативную плитки с газовыми баллончиками и взять так много бакалеи, как можно. Купите обувь на микропорке, здесь всё залито хлоркой." Через 2 минуты все соседи собрались в большой тёмной кухне, почти все были на фронте, остальные в эвакуации, люди привычные. Плакала только одна, остальные, не шевелясь, с угрюмыми лицами думали, как они переживут эту оспу-чуму, если переживут вообще. В этот момент в дверь зазвонили, на пороге в противогазе стоял домуправ. Не переступая порог, он глухим голосом заорал, что всё, что происходит, есть государственная тайна, за разглашение которой - расстрел, чтобы никто не выходил из квартиры до приезда перевозки. После чего он в один прыжок вылетел из подвала во двор. Соседи быстро написали список, кому чего купить, и мужчины дружно разбежались по магазинам, точнее вылезли из окна комнаты, которое выходило в проходной двор, условившись быть дома не позднее 14:00, а женщины, сразу забывшие все противоречия коммунальной кухни, разошлись в комнаты с открытыми настежь дверями, чтобы можно было обсудить ситуацию, не отрываясь от дел. К 14:00 все собрались дома с добычей. Мука, сахар, топлёное масло, тушёнка горками лежали на кухонных столах. Героем стал Петрович, которому посчастливилось купить три (по количеству семей) крошечные двух конфорные плитки с двумя полу-игрушечными баллончиками газа к каждой. Глядя на эти баллончики, у женщин вдруг как по команде потекли слёзы, а мужики дружно затянули Беломор. Не было ясно, как прожить две или три недели без контакта с людьми и внешним миром вообще. К этому времени температура у фельдшерицы упала, и ей то ли разрешили, то ли приказали немедленно уйти из больницы. О возвращении одежды не было и речи, она бы в жизни не взяла эту одежду домой. В 7 вечера она в линялом халате на двух завязках и мокрых, вонючих тапочках появилась у подъезда одновременно с санитарами, которые были одеты в комбенизоны и марлевые повязки. Пока санитары нехотя выползали из перевозок, она встала в дверном проёме, упёрлась руками в бока, расставила ноги на ширине плеч и чистым зычным голосом закричала: "Не пущу!!!" - вероятно, чтобы обескуражить усталых уработанных мужиков. Они, действительно так ошалели, что выслушали её историю, молча сели по машинам и уехали. Она зашла в квартиру, попросила кинуть ей в кухню простыню, вынула таз из-под плиты, завернула тапочки в больничный халат и сунула аккуратный сверток в печку, которую оставили в кухне, когда провели газ, вымылась в тазу горячей водой с мылом, завернулась в тёплую простыню, которую соседка услужливо прогладила утюгом и, припадая на левую ногу больше обычного, ушла к себе в комнату. Соседи немедленно столпились у неё под дверью, она вышла через пару минут в домашнем халате с бутылкой виски (подарок попавшего в Боткинскую неудачливого туриста, кажется, из Италии) и сказала: "Отметим, ребята?".
На следующий день она как всегда ушла на работу; злющий, но без противогаза управдом попросил соседей особо не высовываться, а то могут и морду набить, слухи быстро расползаются. Хотя он был не прав. Мало кто знает эту историю, кроме тех, кого она коснулась, время было такое.
P.S. иногда мне кажется, что я одна знаю эту историю. слава богу, ещё жива моя мама, и, конечно, она помнит намного больше деталей, чем я.