ЮРИЙ СМИРНОВ
"День Победы - главный праздник для меня, день жизни, день радости."
ДЕВЯТЬ ПЯТЬ
Говорите, до последнего ветерана?
Говорите, потом наступит забвение?
Я, тридцатичетырехлетний,
Мальчишкой в костер бросавший патроны,
Так и не научившийся не экономить хлеба,
Так же с тревогой глядящий в июньское небо,
Буду сидеть хоть один со своим стаканом,
Будучи частью нечеловеческого напряжения.
С дедом буду бежать из плена,
С комэском Титаренко сжигать мессеры,
И, захмелев, мурлыкать «Землянку»,
Нехитрую советскую мессу.
СНАРЯДЫ
Лейтенант Александр Чурин,
Командир артиллерийского взвода,
В пятнадцать тридцать семь
Девятнадцатого июля
Тысяча девятьсот сорок второго года
Вспомнил о боге.
И попросил у него ящик снарядов
К единственной оставшейся у него
Сорокапятимиллиметровке
Бог вступил в дискуссию с лейтенантом,
Припомнил ему выступления на политзанятиях,
Насмешки над бабушкой Фросей,
Отказал в чуде,
Назвал аспидом краснопузым и бросил.
Тогда комсомолец Александр Чурин,
Ровно в пятнадцать сорок две,
Обратился к дьяволу с предложением
Обменять душу на ящик снарядов.
Дьявол в этот момент развлекался стрелком
В одном из трех танков,
Ползущих к чуринской пушке,
И, по понятным причинам,
Апеллируя к фэйр плэй и законам войны,
Отказал.
Впрочем, обещал в недалеком будущем
Похлопотать о Чурине у себя на работе.
Отступать было смешно и некуда.
Лейтенант приказал приготовить гранаты,
Но в этот момент в расположении взвода
Материализовался архангел.
С ящиком снарядов под мышкой.
Да еще починил вместе с рыжим Гришкой
Вторую пушку.
Помогал наводить.
Били, как перепелов над стерней.
Лейтенант утерся черной пятерней.
Спасибо, Боже — молился Чурин,
Что услышал меня,
Что простил идиота…
Подошло подкрепленье – стрелковая рота.
Архангел зашивал старшине живот,
Едва сдерживая рвоту.
Таращила глаза пыльная пехота.
Кто-то крестился,
Кто-то плевался, глазам не веря,
А седой ефрейтор смеялся,
И повторял –
Ну, дают! Ну, бля, артиллерия!
РАЗДВОЕНИЕ
Мальчик, мальчик,
Долго ль до наших?
Где линия фронта?
Дядя, не знаю.
Я просто мальчик.
Маму убили.
Папку убили.
Меня не убили.
Мальчик, мальчик,
А где здесь напиться?
В селе есть солдаты?
Дядя, не знаю.
В колодце сестрица.
Были солдаты.
Сестрица в колодце.
Меня не убили.
Мальчик, мальчик,
Есть ли тряпица?
Дядя, не знаю.
Флаг деда прятал.
Флаг с сельсовета.
Деду убили.
Меня не убили.
Мальчик, мальчик,
Что же нам делать?
Как же нам дальше?
Дядя, я знаю.
Дальше – оврагом.
В сумерках выйдем.
Меня — не убили.
Тихо в степи.
Сатанеют кузнечики.
Двое лежат
В ожидании ночи.
Жаль, полнолуние.
Впрочем, прорвутся.
Мальчик не плачет.
Плачет разведчик.
ПИОНЫ
Знаешь, завтра уходим
Рискуем остаться на выступе фронта
И угодить в котел
Нас отрезают от базы снабжения
В каждом танке по пять снарядов.
Этого мало?
Этого мало.
Когда вы вернулись
Почему-то второй раз цвели пионы
Их было так много
Дети дарили вам их
Охапками
Улицы были в живых лепестках
Мертвых пионов
Мы думали вы навсегда.
Понимаешь, война
Приказы не обсуждают.
Вы уже уходили
Тогда это было понятно
Но вы все равно
Не смотрели на нас
Как же уйдете теперь?
Я говорил с полковником
Я заберу тебя с нами
Я не могу так оставить тебя.
Нет.
Здесь мама в саду
И папа на кладбище.
Даже если полковник вдруг влюбится в маму.
Не влюбится.
Знаешь, они не были такими уж страшными.
Чем-то похожи на вас.
Масло и черный загар.
Мылись в фонтане на площади.
И гоготали.
Потом расстреляли евреев.
Но это другие.
Те просто смеялись.
Купались.
И фыркали.
Завтра вернутся.
Верь мне.
Мы победим и спасем вас.
Спасем?
От чего?
Неужели ты думаешь,
Что они расцветут в третий раз?
THAT’S ALL RIGHT
Mама, короче, мы идем на войну.
C братом.
Искать отца.
Мама, нам надоело ждать.
Даже несъедобному до поры коту
Уже ясно —
Блокаде не будет конца.
Мама, не надо не плакать.
Это плохая примета.
Как будто бы в доме невеста,
А кто-то садится шить.
Мама, если она придет
Через три улицы
И попросит
Адрес моей полевой почты —
Можешь ее убить.
Мама, я забираю
Твой праздничный саван.
Будет мне маскхалат.
Мама, всегда будь дома.
Когда я вернусь,
Пожарь отбивные.
И чтобы салат.
Как делаешь ты.
А не как она.
Мелко-мелко-мелко.
Не салат – понты.
Я пулемётчик, мама.
Воспитанник досааф.
Таких пулемётчиков, мама,
Боится сам саваоф.
ВЕРЕСК
Ползком добрался до ручья
Под пенье птиц
Они не знают
Что третий месяц отступаем
Что варят нас в котле
Как птиц
Других
Домашних
Сдирал бинты
С опухших черных ног
С веселым треском
И пахло вереском
И ехал перелеском
Веселый ганс
На бээмвэ
А грустный отто
Гладил пулемет
И думал о баварии
И бедрах
И не заметил
Как я у ручья
Лежу вдыхаю горечь
Пораженья
Вереск
Негромкий всплеск
Играет рыба
И ноги погружаются в ручей
Нехитрая анестезия
Как медсестра анастасия
Отстал
Не выбраться
Щипает рыба плоть
Плотва
И больше нет вперед
И нет назад
К своим к чужим
Не к спеху
Зачем ползти куда-то человеку
Когда вода
И вереск
И нет ног
ОТВЕТ УРИИ
Он заходит к ним в дом
И говорит
Собирайтесь
Скоро за вами придут
Я спасу
Она торопливо одевает детей
Кучу ненужных вещей
Дети будут потеть
Но она помнит — все,
Что в руках — отберут
Он прохаживается
Приятно скрипит ремнями
Пахнет мятным чистым севером
Какая старая мебель
Он тут все поменяет
Сделает кабинет
Книги красивые
Можно оставить
Вдруг от мысли
Что
Через полчаса
Нужно будет выстрелить
В три затылка
Его скручивает
Разрывает
Утрамбовывает
Тошнота
Вы побледнели
Вот компот
Я варила сегодня
Такая черешня в этом году уродила
Не очень сладкий?
Отличный.
СИМОНОФФ-ДАБ
В треугольнике
Я, ты и война,
В тупом углу блиндажа,
Биссектрисой тоски
Слушаю
Монотонную мантру радиста.
Берег, ответьте чайке.
Тот, кто придумывает позывные,
Зря ест паек.
Ты все равно не поверишь,
Когда я не вернусь.
В остром углу
Эвакуации
Ты гладишь крейсером-утюгом
Последнее платье
Последней субботы.
Все остальные откочевали
К старой башкирке.
Картошка важнее цветов на сатине.
Ты все равно наденешь его,
Когда я не вернусь.
В бесконечном углу
Война
Продолжается вечно.
Письмо не заклеишь.
Цензура.
Я не буду писать,
Как вспоминаю,
Как ты хитро подсматриваешь,
Как я хитро подсматриваю,
Когда я целую тебя.
Остальное не важно.
Даже если я не вернусь.
БАЛЕТ
Осень тысяча девятьсот сорок третьего
К проходной Большого подъезжает автомобиль ретро
Выходит красивый не военный военный
Наркомфин, охрана
Всем врет, что рвется на фронт
Когда пьет, врет, что был ранен
Назову его Павел
У Павла записная книжка от тридцать девятого
У Павла большое желание ласкать распятую
На простынях люкса Националя
Орально и генитально
— Скажите, была в кордебалете такая Валя.
— Ушла в диверсионный отряд, в сорок первом пропала
Мрачно листает свою книжку
— А вот еще из кордебалета — Нина?
— Была в ополчении, окопы рыла, авианалет, убили
В книжице подходят к концу страницы
— А помните, такая из Минска, Милица?
— Закончила авиашколу, летает, бомбит фрица.
Смеется старушка злая.
— А что же делать?
Дрочить, брат, ждать не этого мая,
Война не вечна, как утверждает товарищ Молотов,
А после победы, такие, как я и ты, конечно,
Будут у баб на вес золота.
ИСТОРИЯ ЛЮБВИ
Он и она отступают вместе
Но пока еще не знают друг друга
Сорок первый
Горит Полесье
Перегруппировка
Харьков
На карте неприлично яркой
Словно книжка-раскраска
Кто-то чертит два круга
Красным
Сорок второй
Адский харьковский котел
Мысль понятна – надо отбить свое
Ей двадцать четыре
Ему двадцать восемь
Пулеметы кровавые косят
Их двадцать второй прорыв
Пуля в плечо
Темнота
Обрывы
Он едет в плен без сознания
Она, к сожалению, наоборот
Черный румын орет
Иногда больно бьет
Немцы выглядят королями такта
Немцы
Мы так их любили когда-то
Образование? – Мединститут
О, Ваши знания пригодятся тут
Мы не звери
В концлагере будет госпиталь
Оставь дела
Посмотри на нас, Господи
Тридцать тысяч
Лежат в чистом поле
Колючкой и пулей
Ограничена воля
Это концлагерь для солдат
Никого не расстреливают
Все постоянно спят
Потому что голод
Здесь всегда голод
Кто не спит копает
Ищет коренья
Есть такой миф
Будто сладкие
Как варенье…
И тут начинается тиф
Немцы исчезают
Эпидемия — их больное место
На вышках появляются венгры
В госпитале так тесно
Что еще живые лежат на трупах
Главврач говорит ей
Милочка
Считайте, что это
Летняя практика
И по меркам профессии — это круто
В лагерь приезжает Красный Крест
В госпитале все больше свободных мест
Умирающих выбрасывают на помойку
Моют пол
Перестилают койку
Готово
Он долго борется с лихорадкой
Не опускается
Бьет вшей
Как бил немцев
Но опять попадает в плен
Когда побеждает тиф
Все остальное — тлен
Черная лихорадка
Кипятит твой мозг
Ты просто воск
В длинных пальцах смерти
Главврач орет санитарам
Живее, глупые черти
Всех тифозных — на тот свет
Он ей нравится
Что-то впервые касается
Ее души
Она говорит – этого не спеши
Санитар ссылается на приказ
Она отвечает — нет
Я его никому не отдам никогда
Пей
Любимый
Даже если не понимаешь
Пей
Сейчас спасение — вода
Лекарства тут не для нас
Да и нет пока
От тифа лекарств
Вы уверены, что он будет жить?
Да
Да!
Да…
Через две недели
Он прекращает бредить
Смотрит удивленно
Комната
Стены, окно, двери
Входит девушка
Из его кошмаров
Та
Кто отгоняет змей
Я не знал, как Вас звать
Там во сне
Называл Марьей
А Вы для меня
Алексей
Володя… – Оля…
Он окрепнет немного
И вернется в поле
К своим
К своим вшам
К глупым мечтам
Как наши возьмут Кременчуг
Как он будет бить
Черных сук
Как его танк ворвется в Берлин
Как он вернется
К Оле
И будет всегда не один
Она чувствует
Что в ней еще одна жизнь
Главврач вздыхает
Среди пил и клизм
И отправляет ее к коменданту
Комендант
Похожий на демона Данте
Говорит неожиданно
Уверенно
Русская, я не воюю
С беременными
Лагерь выдает аусвайс
Ты свободна
Жизнь прекрасна
Как сейчас говорят, не айс.
Она копает руками
Строит землянку
Живет до тех пор
В сгоревшем танке
Падает
Ломает крестец
Но как-то и тут срастается
Ищет еду для него
Бегает к колючке
Улыбается
Через полгода родится
Мой отец.
И сказке этой здесь не конец.
СМЕРТЬ
Русский не умирает
Он кончается
Заканчивается, как роман о любви
Вот они еще танцуют
На террасе отеля
Но ты понимаешь
Осталось три страницы
И всё.
Русский не умирает
Он подходит к концу
Как боеприпасы
У защитников форта
Кто-то говорит слово всё
Достаются финки
И всё.
Русский не умирает
Он просто выходит
Из дома
Окопа
Из тела
И растворяется.
Все-таки лучше, если в метели.
No comments:
Post a Comment